Житейские воззрения кота Мурра

Кажется, коту Мурру остро недостает своих собственных житейских воззрений. Вот он поселился у одного колдуна-буквоеда, и вслед за ним начинает штудировать научные и философские труды. А вот у него появляется приятель-пудель, изрядный шалопай и повеса, и тут же Мурр начинает внимать приятельским научениям о том, как добиваться своего, лицемеря и манипулируя глупыми людишками. Вот у него заводится новый товарищ Муций, порицающий Муррово филистерство, и сразу же вдохновленнный Мурр становится частью маргинально-бунтарского объединения молодых котов. Они пьянствуют и устраивают ночами концерты на крыше. А когда все расстраивается, Мурра опять учат жизни собаки, то есть пудели, сначала циничный и прожженный в боях Скарамуш (не верь, милый кот, тем, кто в сущности добр!), а потом и старый знакомец пудель Понто, который несколько заматерел, найдя себе более теплое и доходное местечко. А новым золотым тельцом становится высший свет и высшие же задницы, населяющие то избранное пространство. Правда на деле предприятие то оказалось пустым и скучным. Лучше пристроиться тихонько в уголку и немного подремать, пока монотонный шум не умолкнет, и все не разбредуться по своим шелковым постелькам. Но надо быть справедливым, уж очень то бормотание аристократических глоток убаюкивающее. Ну и, разумеется, какой это кот без несчастной любви, разбитого сердца и дуэли с вражиной-совратителем. А походу мы сочиняем стихи и немножечко плагиатим у Шекспира.

Ну что и говорить, кот остается котом. Даже такой образованный, воспитанный и начитанный представитель кошачьего племени как Мурр. Здесь меня возможно было бы упрекнуть в дискриминации по видовому признаку. Но, право же, не стоит!

Кроме домашних животных здесь водится и изрядное количество животных другого свойства: двуногих, прямоходячих. И что типично для романтической эпохи, здесь не обошлось без пламенной души, которая стоит особняком и борется со всем белым светом. Это истинный, хотя немного и потрепанный (все таки на дворе XXI век) идеал романтизма. Этот благородный дух действует согласно своему внутреннему порыву, не ищет одобрения у других, не унижается и не раболепствует, здоровая ирония служит ему мечом и щитом, он смеется над собой и смется над обществом (а там есть, над чем посмеяться), он не разменивается на такие мелочи, как достаток, стабильный доход и спокойная старость. Он умеет любить и умеет восхищаеться. У него нет авторитетов, он уважает людей достойных и подтрунивает над людьми низкими, даже когда они принцы и принцессы. Он говорит правду и видит суть вещей. Таких людей не бывает. Эх, славный, наивный, мечтательный девятнадцатый век!


Вот тебе, благосклонный читатель, немного кошаче-собачьей правды:

***

Произведите непокорногоо композитора в капельмейстера или музыкального директора, стихотворца - в придворного поэта, художника - в придвороного портретиста, ваятеля - в придворного скульптора, и скоро в стране вашей переведуться все бесполезные фантасты, остануться лишь полезные бюргеры отличного воспитания и добрых нравов.

***

Житейская мудрость требует: делая что-либо для себя, притворяйся, будто делаешь это только для других, а тогда уж те, другие, почитают себя в неоплатном долгу перед тобой и готовы исполнить все твои желания. Иной, смотришь, донельзя любезен, скромен, кажется только и думает, как бы ублажить других, а у самого на уме лишь свое драгоценное "я", которому, сами того не подозревая, служат другие.

***

Такова уж наша природа - в темном уголке вести себя не так, как на людях.

***

Страстное томление, пылкое желание теснят нашу грудь; но вот наконец мы заполучили то, чего домогались с такими муками и терзаниями, и желание немедля хладеет в ледяном равнодушии, и мы отбрасываем прочь предмет наших вожделений, как сломанную игрушку. Но едва это произойдет, как наступает горькое раскаяние в поспешном поступке, и мы уже алчем вновь. Так вся наша жизнь проносится между Желанием и Отвращением. Уж таковы мы, кошки!

***

Так поступает настоящий светский человек, предназначенный быть орудием в руках сильнейшего. Если его натравливают, он должен нападать, но притом с такой ловкостью, чтобы кусаться только в том случае, когда это выгодно ему самому.

 И все равно я люблю котов.

Ernst Theodor Amadeus Hoffmann